"Суть такова: Европа утратила нравственность. Прежнюю массовый человек
отверг не ради новой, а ради того, чтобы, согласно своему жизненному складу,
не придерживаться никакой. Что бы ни твердила молодежь о "новой морали", не
верьте ни единому слову. Утверждаю, что на всем континенте ни у кого из
знатоков нового ethos нет и подобия морали. И если кто-то заговорил о
"новой", значит, замыслил новую пакость и ищет контрабандных путей[*Не знаю,
найдется ли сейчас десяток людей, рассеянных по миру, которые видят воочию
ростки того, что со временем действительно может стать новой моралью. И, уж
конечно, не эти люди делают погоду].
Так что наивно укорять современного человека в безнравственности. Это
не только не заденет, но даже польстит. Безнравственность нынче стала
ширпотребом, и кто только не щеголяет ею.
Если отвлечься, как мы и делали, от пережитков прошлого - христиан,
идеалистов, старых либералов и т. д., - то среди современных альянсов не
найдется ни одного, который не исходил бы из убеждения, что за ним числятся
все права и ни единой обязанности. Не важно, рядятся ли при этом в
реакционеров или революционеров: под любой личиной и при любом удобном
случае решительно отбрасывают обязанности и притязают, сами не ведая почему,
на неограниченные права.
Что бы ни одушевляло, все сводится к одному и становится предлогом не
считаться ни с кем и ни с чем. Если кто-то играет в реакционера, то
наверняка для того, чтобы под видом спасения отечества и государства
сравнять с землей все остальное и с полным правом топтать ближнего, особенно
если тот чего-то стоит. Но и в революционеров играют с той же целью:
наружная одержимость судьбой угнетенных и социальной справедливостью служит
маской, освобождающей от досадной обязанности быть правдивым, терпимым и,
главное, уважать человеческие достоинства. Я знаю немало людей, которые
вступили в ту или иную рабочую партию лишь затем, чтобы обрести внутреннее
право презирать интеллигенцию и не смотреть на нее снизу вверх. Что ж до
диктатур, то мы уже налюбовались, как там льстят толпе и топчут все, что
выше ее уровня.
Отвращением к долгу отчасти объясняется и полусмешной-полупостыдный
феномен нашего времени - культ молодежи как таковой. Все от мала до велика
подались в "молодые", прослышав, что у молодых больше прав, чем
обязанностей, поскольку последние можно отложить в долгий ящик и приберечь
для зрелости. Молодость как таковую всегда освобождали от тяжести свершений.
Она жила в долг. По-человечески так и должно быть. Это мнимое право ей
снисходительно и ласково дарят старшие. И надо же было настолько одурманить
ее, что она и впрямь сочла это своим заслуженным правом, за которым должны
последовать и все прочие заслуженные права.
Как ни дико, но молодостью стали шантажировать. Вообще мы живем в эпоху
всеобщего шантажа, у которого два облика с дополняющими друг друга гримасами
- угрозой насилия и угрозой глумления. Обе служат одной цели и равно
пригодны для того, чтобы людская пошлость могла не считаться ни с кем и ни с
чем.
Поэтому не стоит облагораживать нынешний кризис, видя в нем борьбу двух
моралей, или цивилизаций, - обреченной и новорожденной. Массовый человек
попросту лишен морали, поскольку суть ее - всегда в подчинении чему-то, в
сознании служения и долга. Но слово "попросту", пожалуй, не годится. Все
гораздо сложнее. Попросту взять и избавиться от морали невозможно. То, что
грамматически обозначено как чистое отсутствие, - безнравственность - не
существует в природе. Если вы не расположены подчиняться нравственным
устоям, будьте любезны подчиниться иной необходимости и velis nolis[17] жить
наперекор им, а это уже не безнравственность, но противонравственность. Не
просто отрицание, но антимораль, негатив, полый оттиск морали, сохранивший
ее форму."
Хосе Ортега-и-Гассет
